КНИГА 2.

«ПОМНИ ВОЙНУ»

Посвящается экипажу РПКСН «К-424»

Северного флота

1974 – 1979 годов.

 

            «В конце концов, сказал я себе, я не так уж плохо провел свою жизнь.

            Это значит, что случай не послал мне слишком много несчастий, так как,

             по правде говоря, разве я хоть сколько-нибудь управлял своею жизнью?»

Стендаль, французский писатель  19 века.

 

Главы с 1 по 5.

 

Чтобы понять подводную службу...

1.

20 января 1979 года. Штормило уже третьи судки. С западным ветром с Атлантики пришла оттепель, но ненадолго. Ветер медленно поворачивал по часовой стрелке, и это не предвещало ничего хорошего. Резкие порывы ветра мокрыми снежными зарядами лепили в землю, в пирсы и пришвартованные к ним корпуса лодок. С поворотом ветра с запада на северо-восток ожидалось похолодание – пурга закрутит злее, а мокрая снежная каша заледенеет.

Фокусы январской погоды на Баренцевом море и Кольском побережье таковы почти всегда: то потепление, то похолодание. В полярную ночь низкая тяжелая облачность сливается с темным горизонтом моря. Стегающий ветер срывает пенистые гребни волн. Море штормит непрерывно. Редко бывает тихая погода. Тот, кто не первый год служит на Северном флоте, к перемене погоды привык.

Атомная подводная лодка, готовая к несению боевой службы с введенной в действие реакторной установкой, уже третьи сутки стояла у четвертого плавпирса, как раз напротив стационарного ракетопогрузочного, от которого с помощью буксиров была перешвартована после окончания регламентных проверок ракет и ракетного комплекса.

Экипаж подводной лодки полностью находился на борту, на берег никто не сходил. На лодку и даже на пирс никто из посторонних не допускался, кроме прямых начальников – командира дивизии и начальника политотдела. Вооруженные автоматами верхние вахтенные охраняли ПЛ и пирс (их двое – один при входе на пирс, другой – у трапа, переброшенного с пирса на борт ПЛ). Весь личный состав ПЛ в три смены нес вахту по готовности №2 надводная.

Журнал выходов в море подводной лодки с разрешающими росписями флагманских специалистов на выход в море и списком личного состава, находящегося на борту, утвержденного командиром дивизии, давно лежал на столе у оперативного дежурного штаба флотилии. Второй экземпляр списка личного состава подводной лодки лежал в сейфе командира ПЛ.

Подводной лодке требовалось каких-нибудь 20 минут на отход от пирса. Прежде надо сыграть боевую тревогу: личный состав экипажа займет места на боевых постах;  Командир ПЛ примет доклад от старшего помощника командира, который соберет доклады из отсеков и боевых рубок (боевых постов): «1-ый отсек (2-ой отсек и т.д.) к бою готов! Личный состав - полностью!» «Боевая рубка... (боевой пост №...) к бою готов! Личный состав - полностью!»  «Подводная лодка к бою готова! Личный состав – полностью!» докладывает СПК командиру ПЛ; поднять мощность реакторов до необходимых параметров, чтобы пар шел на турбины, и дать ход; согласовать моторные и турбинные телеграфы; швартовным командам принять швартовные тросы с кнехт пирса, завернуть их на вьюшки и приготовить надстройки подводной лодки к походу и погружению.

К выходу на боевую службу экипаж готовился месяц. Подготовка началась с составления планов по боевым частям и службам. Общекорабельный план-график подготовки ПЛ к БС и планы по БЧ и службам выполнялись с участием технических баз и служб флотилии под неусыпным контролем штаба дивизии, в состав которой входила дивизия ракетных подводных крейсеров стратегического назначения.

Экипаж в этот месяц уставал до изнеможения. Когда подводный крейсер стоит у пирса в повседневной готовности (у каждого имеется срок готовности к выходу в море в сутках, определенный штабом флота, вроде бы все готово к назначенному выходу в море. Но стоит начать подготовку к боевой службе – возникают тысячи вопросов.

Необходимо: подготовить документацию; проверить корректуру карт и лоций; проверить приборы; заполнить эксплуатационные журналы; пополнить ЗиП (запасные части); провести регламентные проверки механизмов, устройств, систем ракетного и торпедного комплексов; провести проверки ракет и торпед с ядерными боеголовками на борту (или выгрузить их и вновь погрузить после проверки на техпозиции); догрузить до полных норм (вручную, силами экипажа) продовольствие, вещевое и шкиперское имущество, регенерацию, химические фильтры (в сумме - несколько тонн); пополнить топливо для дизеля и пресную воду; по необходимости провести медицинское освидетельствование личного состава; провести тренировки в учебном центре на полигоне по борьбе с пожаром и поступлением воды внутрь ПЛ; включить каждого члена экипажа в ИДА, на выбор – в ИП-46, проверить все ПДУ и костюмы ИСЗ; предъявить штабу на тренажерах в учебном центре выход в ракетную и торпедную атаки в составе КБР, а перед этим надо сделать хотя бы одну тренировку – иначе можно завалить предъявление; на ПЛ проиграть зачетное учение по борьбе за живучесть (комплексное – с противопожарными мероприятиями, ликвидацией пробоин и предотвращением поступления воды в прочный корпус, остановки нарастающего крена и дифферента, обеспечением работы реакторной и турбинной установки при нарастающей радиационной опасности и ликвидации ее с включением личного состава аварийных (условно) отсеков в ИП-46, ИДА, ПДУ); проверить на ПЛ исправность и готовность к действию всех ИСЗ и т.д.; показать способность ГКП ПЛ руководить действиями личного состава в сложной аварийной обстановке и умелые действия всех членов экипажа в аварийных ситуациях.

По БЧ и службам мероприятия по подготовке к БС подстегивались одно другим, все не перечислить. Не хватало суток на выполнение плановых мероприятий и вводных, подкидываемых офицерами штабов.

Особое беспокойство у старшего помощника и мичмана интенданта вызывало простое мероприятие – заполнение аварийным запасом продовольствия отсечных аварийных бачков. Бачки заполнялись под роспись командиров отсеков, закрывались на защелку и пломбировались. Замки на бачках не предусмотрены (в аварийной обстановке искать ключ от замка на бачке – дело бесполезное). Но через некоторое время обнаруживалось, что пломбы сорваны, бачки вскрывались и дефицитные продукты (шоколад, сгущенное молоко, консервы и т.д.) украдены. При негласной круговой поруке среди личного состава ни командиру отсека, ни старшему помощнику виновников хищения обнаружить не удавалось, хотя всем было ясно – вот они, рядом, члены экипажа подводной лодки. Но губы были облизаны и следов шоколада или сгущенки на них не было.

 

Поэтому командиры отсеков после проверки штабом изымали продукты из аварийных бачков и прятали в сейфы или укромные места в отсеке, а иногда (бывали случаи) на хранение уносили домой. В дни проверок аварийные бачки заполнялись продуктами, пломбировались и стереглись. По окончании проверки все опять повторялось.

Такое положение с разграблением аварийных бачков личным составом наблюдалось не только на нашей подводной лодке, оно имело место поголовно на всех подводных лодках флотилии.

Напрашиваются вопросы.

Подводники не знают предназначение аварийных бачков пищи? Они сознательно ставят себя в безвыходное положение в аварийных ситуациях, когда придет необходимость пользоваться продуктами из аварийных бачков.

Воруют, потому что голодны? Подводники не голодают...

Можно поставить еще ряд вопросов. Но на все вопросы будет ответ – нет!

В действиях своих подчиненных по опустошению аварийных бачков я не находил какого-либо оправдания им. И выхода из этой глупой ситуации – сохранности пищи в аварийных бачках, не было. Строгость к личному составу отсеков, воспитательные беседы помогали мало. Не идти же по пути некоторых начальников, которые в целях сохранности аварийных буев приваривали их к надстройке подводной лодки, потому что в бурную погоду в подводном положении их отрывало и уносило в море. А в дальнейшем при аварии подводной лодки за такие преступные действия подводники расплачивались своими жизнями.

Приведу два характерных примера.

При аварии в феврале 1972 года на ПЛАРБ «К-19» подводники, замурованные в 10 отсеке в течение 23 суток в результате пожара в 9 отсеке, не имели аварийного запаса пищи. Аварийный бачок пищи был пуст.

При гибели «ПЛ-300» Тихоокеанского флота в 1981 году создалась аварийная ситуация, которую подводники подготовили сами себе. В статье «Спасайте, кто может» (газета «Родина» 1990 г. №4) капитан 2 ранга Стефановский пишет: «Тщетно пытались подводники отыскать хотя бы один исправный фонарик; в бачках аварийной пищи нашлась только консервированная сырая картошка. Водолазное теплое шерстяное белье осталось... в береговом кубрике на базе. Неисправными оказались и аппараты ИДА – в иных баллонах кислорода не было вообще».

Тут описан комплекс халатного отношения подводников к элементам живучести, но обратите внимание на аварийные бачки: факт – продукты из них были разворованы раньше, а банки с консервированной картошкой закладывались «для отвода глаз».

Неоднократные перешвартовки ПЛ, вахты, погрузки имущества и продовольствия (в вечернее время), многочасовое «сидение» экипажа по боевой тревоге при выгрузках, погрузках, регламентных проверках ракет и торпед, в результате – «сломанный» распорядок дня и недостаточный отдых личного состава, создавали у него стрессовое напряжение.

«К вечеру исполнить!»

«К утру, чтоб было готово!»

«Завтра к полудню предъявить!»

«Утром предъявить для проверки!»

«К 12.00 ГКП прибыть на тренажер».

«К 14.00 ПЛ перейти к стацпричалу для погрузки...»

«К 09.00 на ПЛ прибудут офицеры штаба и политотдела проверять...»

«Погрузку закончить до 2-х часов ночи...»

«Командиру ПЛ в 08.00 быть у комдива».

«Представить к 12.00 в политотдел сводку по грубым проступкам за последние три месяца!»

«В политотдел к 16.00 представить карточки поощрений и взысканий всего личного состава с присутствием командиров БЧ и служб; на офицеров – с присутствием старшего помощника командира ПЛ!»

И т. д., и т. п.

Приказания и указания из штабов и политотделов летели одно за другим, перегоняя друг друга, непререкаемостью и срочностью давили на исполнителей. Все ли это было так необходимо при подготовке на БС?

Суточный план на ПЛ, если хоть сколько-нибудь исполнялся до полудня, то лопался во второй половине дня от напора вышестоящей твердой руки и волюнтаризма.

Ни одного часа на подводной лодке не обходилось без проверяющих. Усердие в проверках чаще всего проявляли представители отделов боевой подготовки и инструкторы политотделов. Как те, так и другие проверяют «букву» - канцелярщину: проведено ли то или иное мероприятие; где записано, да как записано?  Ведение отчетности – дело субъективное и зависит от способностей и усидчивости исполнителя. Но отличительная черта проверяющего в том, чтобы все записи были сделаны по его разумению и возражения ему не должно быть. Проверяющий – особый тип человека. Был просто человеком и вдруг становится проверяющим. Сам по себе просто человек заслуживает уважения, а проверяющий вызывает негативное отношение к себе, так как любит почет и требует к себе нижайшего преклонения.

Помню, будучи старпомом, я не раз, сидя далеко за полночь (днем не было возможности), устранял замечания проверяющего по записям в журнале боевой подготовки. Корректура записей ни в коей мере не могла изменить сущности и качества отработанных элементов боевой подготовки экипажем подводной лодки.

В таком же положении находился старпом при подготовке к боевой службе, когда он и проверяющий (сегодня из одного штаба, завтра из другого) «жевали» лист за листом в журнале боевой подготовки, в папке суточных планов, в журнале учений и в руководящих документах по БП. И делали это не один раз, а повторяли по нескольку раз. После таких проверок старпом был красен лицом, а взгляд был мутен и не добр.

На мой взгляд, не оправдана та затрата энергии, которая тратилась старпомом и проверяющим на такие проверки документов. Но может быть, для проверяющего это большое удовольствие, когда находит запятую, поставленную не в том месте, где нужно? Проверять отчетные документы по боевой подготовке надо, но не надо доходить в этом до абсурда! А зачастую так оно и бывает: проверяющие противоречили друг другу, и старпому приходилось иногда исправлять то, что было уже исправлено по замечанию предыдущего проверяющего. Но всегда оказывался «прав» проверяющий из штаба рангом выше, это аксиома флотской службы.

Заместитель командира ПЛ по политчасти встретил проверяющего. Он его хорошо знал – совсем недавно проверяющий был таким же замполитом на одной из лодок дивизии. В дружеской обстановке они не раз «обменивались мнениями» о жизни и службе. Но теперь «знакомец» предстал проверяющим.

Замполит проявил наивность: встретил его дружески, повел себя с ним на равных; не вытянулся, не встал в почтительную стойку; не составил справку-доклад; не сложил загодя в стопку документы для проверки, а выуживал их из недр письменного стола, но главное – доказывал во время проверки, что не все так, как говорит проверяющий, и что-то, вообще, не приемлемо на практике.

В результате доклад проверяющего члену военного совета (начальнику политотдела флотилии): партийно-политическая работа на низком уровне; неправильно ведутся протоколы партсобраний; итоги за последний месяц по соцсоревнованию и воинской дисциплине не откорректированы; планы партийно-политической и комсомольской работы разработаны поверхностно. Имеется ли критерий на все эти замечания. Эти выводы спущены из флотилии в политотдел дивизии ПЛ с требованием принять меры и устранить замечания немедленно.

Имел место вызов замполита «на ковер» к начпо дивизии и «выволочка». Грозили парткомиссией, стращали, но все спустили «на тормозах». Другой проверяющий установил, что замечания устранены в кратчайший срок. Сомневаюсь, что замполит приложил какие-то усилия для устранения замечаний в столь короткий срок. «Сор из политотдельской избы» выметен не был, но «чайник» замполиту «начистили».

Офицеры и мичманы не имели возможности сойти на берег к семьям. Они могли вырваться на час, может на два, и, если повезет, на ночь.

 «Скорее бы уйти в море!» - высказывал каждый из нас мысли вслух.

Наконец, после итоговой проверки штабом Северного флота начальник штаба сделал заключение о готовности ракетоносца к несению БС в назначенных районах мирового океана и на маршруте перехода, откуда обеспечивалась досягаемость и точность поражения назначенных целей баллистическими ракетами.

Но пока оперативный дежурный штаба флотилии команду на выход из базы РПКСН не репетовал. Когда поступит эта команда, никто предполагать не мог. Время ползло медленно, смена заступала за сменой, и можно было только гадать, почему нас держат у пирса: толи шторм тому причина, то ли командование «путает карты», чтобы для разведки противника наш выход на боевую службу был внезапным и скрытным.

14 часов, отобедали. Каждый коротал время по своему усмотрению, кроме стоящих на вахте.

А ветер все стрелял и стрелял снежными зарядами. Подвахта очищала пирс и корпус ПЛ от снега и сбрасывала его в незамерзающую воду залива.

 

2.

 

До окончания Великой Отечественной войны основными базами Северного флота считались г. Мурманск, губа Ваенга (г. Североморск впоследствии), г. Полярный база подводного флота.

В послевоенное время с наращиванием боевой мощи Северного флота интенсивно происходило освоение губ и заливов Кольского побережья со строительством в них военно-морских баз со стационарными и плавучими пирсами для швартовки надводных кораблей, судов и подводных лодок с оружейными арсеналами, техническими и хозяйственными комплексами. Этого требовала международная обстановка, «холодная война», которая зажала нашу страну в тиски ускоренной подготовки к обороне. Надеяться можно было только на себя, «друзья» оглядывались на нас, а «дядюшка  Сэм» подтягивали ракеты и подводные лодки к нашим границам.

После проведения гидрографических работ в залив или губу буксиры вводили плавбазу, ставили ее на бочки и якоря, а затем к ее борту, как детеныши к матке, прилипали одна, две подводные лодки. Тотчас наверх, в Москву, летели доклады, что освоена еще одна военно-морская база Северного флота.

Хотя после доклада еще долго по скалистым берегам с топкими болотцами, со скрюченными деревцами и низкорослым кустарником, разрастающегося по лощинам и расщелинам, не ступала нога человека. Мелкое зверье да чайки обитали на этой дикой земле. По склонам скалистых сопок девственным ковром расстилались ягодники – брусника, морошка и черника; в изобилии росли грибы – белые и подосиновики; в многочисленных речушках и проточных озерцах ловилась деликатесная рыба, в заливе – морская, на всякий вкус и интерес, в чем мы убедились потом, обжившись на этих берегах.

Зимой под многометровым снегом скалистые сопки замирали. Но люди не отдыхали. Черная вода заливов Кольского побережья и Баренцево море не замерзали, и флот, как говорится в военных сводках, «жил в напряженных боевых буднях»: корабли выходили в море на отработку задач, совершенствование боевой выучки, охраняя северные границы, а военные строители по берегам Баренца строили и строили, и уже с 1950 года Кольскую землю нельзя было узнать в сравнении с довоенным временем. Северный флот гордится тем вкладом, который он внес в военное могущество России.

 

3.

 

Уважаемый читатель, пока обстановка принуждает к ожиданию, разрешите обратиться с предисловием, которое нельзя откладывать в долгий ящик.

Первая половина предисловия.

Мои записи показывают, насколько специфична и сложна для понимания терминология подводной службы. Человек, который не служил на флоте, не может вникнуть в ее суть. Поэтому в дальнейшем необходимо делать отступления по пояснению тех или иных понятий, описывать устройство отсеков, систем и механизмов подводной лодки.

Поговорим о боевой службе! Разве в мирное время, когда нет войны, могут быть боевые действия?

Как обеспечивается досягаемость и точность поражения целей ракетами?

Может, интересно узнать о служебной деятельности офицера – подводника? Даже близкие его не имеют достаточного представления (я в этом уверен) о главном его деле – быть в дальнем походе на подводной лодке и своей деятельностью «защищать Родину!» Не раз слышал вопрос: «Что вы там делаете в плавании?» Поэтому, по мере своих возможностей, хочу показать обстановку, в которой живут подводники в прочном корпусе ПЛ в плавании.

Мои записи, уважаемый читатель, документально-художественная проза, а не занимательное приключение.

«Это жизнь, это то, что мы делаем сами!»

Мои заметки имеют дневниковый характер, а отступления иной раз не связаны с данным походом ПЛ, они по времени имели место в процессе всей моей службы на флоте.

«Помни войну!» - крылатая фраза-предостережение потомству от командующего Тихоокеанской эскадрой, русского флотоводца, вице-адмирала Степана Осиповича Макарова, погибшего 13 апреля 1904 года на броненосце «Петропавловск», подорвавшегося на мине в русско-японскую войну близ Порт-Артура.

Вторая половина предисловия.

Прочтем, уважаемый читатель, один абзац из «Исповеди» французского мыслителя Жан Жака Руссо.

«Никто не может описать жизнь человека лучше, чем он сам.  Его внутреннее состояние, его подлинная жизнь известны только ему. Но описывая их, он их скрывает. Рисуя свою жизнь, он занимается самооправданием, показывая себя таким, каким он хочет показаться, но отнюдь не таким, каков он есть».

Осмелюсь добавить к этому два слова. Обстановка, обстоятельства и люди, описанные любым автором мемуаров, способствуют созданию его образа – «каким он хочет показаться».

Не будем вдаваться в прошлое советского времени, а остановимся на недалеком прошлом нашей новой истории. Большинство мемуаристов последних лет, охватывающих период от начала «перестройки» М.Горбачева до наших дней – «претворение в жизнь реформ» Б.Ельциным, имеют поверхностный, официально-газетный тон. Авторы же мемуарах представляют себя «героями», положившими все свои силы...

Дальше сделаю другое сравнение.

Стоит многоэтажный дом на одной из магистралей большого города. Фасад дома, обращенного на магистраль, обновлен, сверкает свежей краской, частотой окон и витрин. Он впечатляет, витрины разукрашены и иллюминированы. Магистраль в обрамлении таких фасадов празднична и нарядна ежедневно.

Но не такова наша «реформированная» жизнь. Войдем в подворотню дома с красивым фасадом. Двор – колодец, старое наследие, некогда асфальтированный, но теперь изрыт, ямы заполнены непросыхающими вонючими лужами; по углам двора без колес и стекол ржавеют остовы «москвичей», бывшее благосостояние некоторых жильцов дома; в другом углу двора – баки с отбросами, переполненные, и отходы зловонной кучей растут рядом, за этим никто не следит и не убирает; стекла окон, выходящих во двор, не просматриваются от скопившейся пыли; грязные стены дома исцарапаны, избиты, испещрены «детским фольклором» (далеко небезвинным); двери подъездов разбиты или сорваны с петель, да и назвать их дверями нельзя.

Зайдем в любой подъезд. Описывать его не надо. Таких подъездов множество, даже в домах новых районов города. Общая картина: почтовые ящики – металлолом, избиты и искорежены, иные в копоти (их поджигали); стены исцарапаны и все тот же «фольклор украшает их; на грязных окнах уцелевшие стекла звенят при хлопаний дверей квартир; и несмотря на сквозняк и стужу, в подъезде запах нечистот и псины. Вот уж истина – «человечество погибнет в своих отходах».

В современных мемуарах описывается фасад, а на фоне фасада автор - мемуарист изображает себя. Наблюдается, конечно, умеренная критика известных недостатков, но мемуарист «во дворы не заглядывал».

Я не мемуарист и пишу документально-художественную прозу: посмотрим же на флотскую действительность «со двора».

 

4.

 

В ночь на 21 января. Запись в вахтенном журнале центрального поста: «22.40 от  оперативного дежурного получено «добро» (разрешение) на выход из базы. Полная вода наступает 20 января в 22.32».

Большие глубины в губах и заливах скалистого Кольского побережья позволяет плавать в них большим надводным кораблям, судам и подводным лодкам, имеющим осадку 8-12 метров. Но есть узкости, обычно при входе в губу или бухту, где каменные пороги преграждают проход в малую воду глубоко сидящим судам. К ним относятся атомные подводные лодки. Полная вода обеспечивает им безопасное плавание в этих узкостях. Прилив в момент полной воды увеличивает глубину места на 1,5 -2,5 метра от среднего уровня моря. Поэтому проход ПЛ в узкости назначают на полную воду прилива.

 О приливах и отливах, которые происходят под влиянием гравитации Луны на Землю, можно прочитать в специальной литературе, и говорить о них больше нет необходимости.

Четыре буксира, один в корме, три в носовой части ПЛ, пыхтят в ожидании своей работы – помочь лодке развернуться носом на створ, указывающий направление на выход в море при плавании в узкости.

Акватория бухты узка и опасна, свободное маневрирование в ней невозможно. Со всех сторон в 50-60 метрах торчат камни береговой черты, и почти на середину бухты вытянулись плавпирсы с пришвартованными к ним подводными крейсерами.

Командир ПЛ, стоящий на мостике, управляет эволюциями подводной лодки, жестами и командами в мегафон показывает, какому буксиру когда и в какой борт толкать корпус для разворота. Буксиры, приткнувшись к корпусу ПЛ в носу и в корме, плавно и усердно делают свою работу.

Судите сами! Вот что представляет собой подводная лодка – РПКСН. Представьте себе корпус городского дома с размерами: длина – чуть более 150 метров, высота – 5 этажей (этаж – как у нас строят, со стандартными «низкими»потолками), ширина – 10-12 метров, и погрузите его в море по третий этаж: под водой окажется 8-12 метров, над водой два этажа. Обрубите один этаж сверху по краям, как бы в носу и в корме, а в середине будет возвышаться необрубленный 5-ый этаж – рубка ПЛ.

Вот такая махина (и это не предел для РПКСН - строят и в два спаренных корпуса, а надводные корабли – авианосцы – по размерам и того больше) проходит по узкости.

Прощай земля! Уходим в море!

«Левая турбина – самый малый назад», - репетует мою команду старший помощник ЦП. Командир БЧ-5 в ЦП управляет телеграфами. Команда по телеграфам поступает на пульт ГЭУ и операторы – командиры ГДУ (групп дистанционного управления), управляя ГЭУ, повышают или понижают мощность реакторов, подают пар на турбины, вращая их с линиями валов и винтами, исполняя заданный ход. Такая операция – секундное дело. ПЛ медленно пошла назад и корма влево от пирса (ПЛ стояла к пирсу правым бортом). ПЛ отходит от пирса.

«Стоп левая турбина!» «Руль право на борт». «Левая турбина – малый назад, правая турбина – самый малый вперед!» ПЛ медленно разворачивается почти на месте. Буксиры помогают. «Стоп обе турбины!»

Штурман прилип к окуляру пеленгатора: «Товарищ командир! ПЛ выходит на створ!»

«Обе турбины самый малый вперед!» - отдаю я команду.

Лодка пошла вперед, набирая инерцию. Теперь возможно управление рулем. Ветер на водном просторе с упорством и силой давит на мостик и ракетную палубу, значительно возвышающиеся над корпусом, и сносит ПЛ со створа. Беру поправку в курсе на парусность корпуса ПЛ. Удержаться на створе помогают буксиры.

«Боцман! Держать курс... градусов!» Управление вертикальным рулем – тут же, на мостике, с переносного пульта.

Буксиры справа и слева по бортам сопровождают ПЛ. На мостике одного из буксиров стоит командир дивизии. Он провожает очередную боевую единицу дивизии подводных ракетных крейсеров стратегического назначения на боевую службу.

Сквозь ветер и хлещущие удары волн о корпус ПЛ до меня доносятся последние наставления и пожелания комдива: «Не спеши, прежде чем принять решение, подумай, тебя никто не гонит...» Он знает, что говорит. Себя я считаю тугодумом, но это я сам о себе. Может комдив обо мне такого же мнения?

«Придешь в точку – сразу погружайся, получишь квитанцию – уходи на глубину!» - это и так ясно, это азбука.

«Сначала всплывай под рубку, потом поднимай перископ», - это он о всплытии на сеанс связи в районах, где возможен плавающий лед, чтоб не разбить перископ, а перископ на лодке в единственном экземпляре. В знак того, что я его слышу, поднимаю руку, успокаиваю его и себя.

ПЛ сделала поворот на 90 градусов и легла на новый створ. Идем в каменном коридоре, до берега, проплывающего справа и слева, каких-нибудь 10-15 метров. Ночь скрадывает это расстояние и кажется, что можно с мостика рукой дотянуться до берега. Граница воды и земли четко расчерчена: бело-снежные скалы нависают над черной водой залива. Буксиры жмутся к корпусу ПЛ, подальше от острых береговых камней.

«Товарищ командир! – на мостик поднимаются командиры носовой и кормовой швартовных команд. – Носовая надстройка к погружению готова! Кормовая надстройка к погружению готова , дверь в ограждение мостика задраена». «Записать в вахтенный журнал», - отдаю я команду старпому. Он репетует доклады командиров швартовных команд и команду командира ПЛ в ЦП. Швартовные команды спустились вниз. Со мной на мостике остались: старпом, штурман, сигнальщик и боцман на пульте управления вертикальным рулем.

«Я провожу тебя до Зеленого»,- доносится от комдива.

«Надо приготовить мостик к погружению, - думаю я.- Ветер «в морду», волна встречная, будет заливать мостик. Надо прикрыть на щеколду верхний рубочный люк, чтоб не нахлестало воды в ЦП. Штурмана на перископ. Боцмана и управление рулем вниз».

Начали поворот, ложимся на курс выхода из Кольского залива. Нос лодки катится влево. Оборачиваюсь и смотрю, как пройдет корма (кормовые стабилизаторы) через боновые ворота. Чувствую, что недостаточно учел снос лодки от ветра. Не хватало еще зацепить боновые бочки... Считанные секунды... Не успеешь даже подать команду на руль или на отработку турбинами... Корма впритирку проскочила мимо правой бочки бонового заграждения, не задев ее стабилизатором.

Я всматриваюсь в черноту прямо по курсу. Глаза слезятся от ветра, лицо, да и все остальное мокро от тающего снега и морских брызг, залетающих за ограждение мостика от волн, бьющих все чаще и выше. Слева – удаляющийся берег губы Сайда, справа – остров Зеленый (зимой он – белая глыба).

«Я в тебе уверен! Счастливого плавания!» - последнее пожелание комдива, и его буксир отваливает от борта. Я благодарен комдиву за эти слова – они мне нужны, как командиру лодки. На берегу не только надеются на меня, но и уверены во мне.

Я знаю, какое состояние у комдива в эти  последние «провожальные» минуты. Ему, ей богу, легче было бы, если б он шел со мной и сейчас рядом стоял на мостике, чем наставлять меня, провожать и быть уверенным во мне.

Я остался один на один с океаном. И, как говорится,  командир ПЛ для всех членов экипажа – первый после Бога, царь и отец. Члены экипажа не видят моря, они только чувствуют его под днищем и за бортами. Для них я один – глаза и уши, владетель их судеб, надежда и вера. Я командую, они исполняют мои команды. Они плывут туда, куда я их веду. Их советы могут быть вариантами, но принимаю решение я. Теперь моя совесть, умение, выдержанность и мужество (да, мужество, без этого слова никак нельзя обойтись) будут порукой перед этими людьми, которые доверили мне свое прошлое, настоящее и будущее. Я должен выполнить боевую задачу (и они), поставленную командованием передо мной (и перед ними), и вернуть их к очагам, семьям, ко всему тому, чего ради они вышли в дальний поход.

Оставляем за кормой сомнение и неуверенность! Только вперед!

Ветер со снежными зарядами просто озверел. Лодка зарывается носом в штормовую волну, вал за валом катится по носовой палубе к основанию боевой рубки и бьет в нее огромной кувалдой. Мостик все больше и больше заливает. Мостик готов к погружению. Всех убрали вниз, на мостике остался я и старпом на связи «мостик-ЦП». Мы ухватились за поручни ограждения мостика и пристегнулись к ним страховочными поясами, чтоб в скользине под напором клокочущей волны не скатиться под козырек. Верхний рубочный люк закрыт на защелку. В черноте ночи подслеповато мигают: справа на мысу – маяк Летинский, слева – маяк острова Торос.

Впереди снялся с бочки лидер – МПК (малый противолодочный корабль). Он охраняет район и лидирует подводные лодки, выходящие из Кольского залива, до точки погружения. Мы обменялись с ним позывными на УКВ. В эту бурную погоду ему приходится не сладко. Волны бросают его вверх и вниз. Когда он внизу, в провале между волнами, многотонные валы обрушиваются на него, пытаясь задавить, но он, как поплавок, выскакивает снова на волну. Он маленький и ему в этом ревущем кошмаре приходится во много раз хуже, чем нам.

«Товарищ командир! До точки погружения 30 минут», - доложил штурман.

«Товарищ командир! Передано радио о погружении», - доложили из рубки радистов. Такое радио я дал команду передать за 30 минут до подхода к точке погружения (бланк радио заполнил еще на пирсе, зная, что с мостика на выходе из базы до точки погружения мне не сойти).

«Товарищ командир! Подводная лодка к погружению готова, все люди – полностью!» - доложил командир БЧ-5.

«Все команды, доклады, события фиксируются (записываются) в журнал центрального поста, а потом с него каждый день, день за днем, час за часом, минута в минуту старпом будет писать (под моим контролем) журнал боевых действий – отчетный документ за боевую службу.

Мостик заливает так, что я и старпом, как бы периодически, залезаем в ванну с морской холодной водой, а из воды торчат лишь наши головы. Отплевываемся от морской горько-соленой воды. Закурить нет возможности, сигареты и спички промокли в кармане канадки. Над мостиком подняты перископ, антенна связи. Ждем квитанцию на переданное радио о погружении.

Штаб флота строго отмечает на планшетах обстановки на морском театре местоположение, характер действий, время всплытия и погружения каждой ПЛ, находящейся в море.

«Товарищ командир! До точки погружения 5 минут!»

«Товарищ командир! Получена квитанция на РДО!»

Я и старпом выбираем момент, когда вода с мостика схлынула, а набегающая волна еще не накрыла, отдраиваем верхний рубочный люк и ныряем в прочный корпус – я последний вслед за старпомом. Старпом скользит по трапу вниз в центральный пост через нижний рубочный люк и захлопывает его за собой. Я задраиваю верхний рубочный люк, подбиваю кувалдой кремальеру (теперь отдраивать люк буду, когда вернемся) и задерживаюсь на перископе.

Осматриваю горизонт: «По пеленгу... градусов, - диктую в ЦП по громкоговорящей связи, - под Кильдиным (остров) – лидер. В остальном горизонт чист».

Из-за погоды на лидер – МПК мы не сумели передать прожектором благодарность за сопровождение (на УКВ не связывались из-за соблюдения скрытности), но, надеюсь, командир этого маленького и смелого корабля ситуацию понимает.

«Задраен верхний рубочный люк (сигнализация на пульте «всплытия и погружения» высвечивает «задраен»); опущены выдвижные устройства (транспаранты сигнализации гаснут, выдвижные – перископ и антенна связи, опущены). «Погружаемся на глубину 60 метров. Осмотреться в отсеках», - звучит команда по отсекам и рубкам.

Обе турбины работают «средний вперед». ПЛ циркулирует (поворачивает) на курс... градусов в открытое Баренцево море. На среднем ходу и циркуляции при большой волне подводная лодка энергичнее отрывается от поверхности моря и уходит на глубину, что нужно сделать в кратчайший срок в целях безопасности плавания.

20 метров, 40 метров (уменьшаем ход до «самого малого»), глубина погружения - 60 метров, отсчитывает стрелка глубиномера.

Тихо не качает, не чувствуется ударов волн о корпус подводной лодки. Мерно гудят вентиляторы в отсеках. Приборы помаргивают лампочками сигнализации. Каждый подводник сосредоточен на своем боевом посту.

 

5.

 

Я спустился из боевой рубки в центральный пост. С меня еще текло в три ручья. Старпом стоял в одних «разовых», цвета морской волны, мокрых трусах, прилипших к его заду, у «Каштана» - пульта внутренней громкоговорящей связи.

Мне предстояло разоблачиться, как старпому, а пока вахтенный – трюмный  собирал вокруг меня лужу, ограждая ее края ветошью, чтоб она не протекла в щели между паел (палубный настил из металлических листов с ребристой поверхностью) на трюмную палубу. Я скинул шапку, с трудом стянул с себя канадку, полные воды сапоги, потом ватные брюки – все... Вахтенный отжимал снятую мной одежду в обрез (емкость), затем промокнул остатки лужи ветошью, сгреб все в охапку и утащил в 1 отсек на просушку.

Я и старпом, оба в одних трусах, как два белотелых брата, стояли посреди центрального поста. Мичман-интендант где-то неторопливо полз с кормы из отсека в отсек с двумя комплектами разового белья и репсовыми костюмами для меня и старпома.

Механик – командир БЧ-5, так общепринято называть его, собрал доклады из отсеков, старпом – из рубок об осмотре и замечании при погружении.

«Товарищ командир! Глубина 60 метров. ПЛ осмотрена, замечаний нет».

Я и в голом виде был «Товарищ командир!» МЫ, я и старпом, одни за всех, подвергались на мостике морскому купанию во имя их безопасности и благополучия.

«Командир БЧ-5! Удифферентовать  подводную лодку на глубине 60 метров, на ходу 6 узлов (работа обеих турбин на самом малом ходу вперед), с дифферентом 0-0,5 градусов на нос».

В исполнении команд и докладов заложена деятельность всего экипажа подводной лодки. Офицеры – командиры БЧ, служб и групп с подчиненными специалистами (трюмными, турбинистами, электриками, рулевыми, дизелистами, штурманскими электриками, радистами, гидроакустиками, радиометристами, торпедистами, ракетчиками, химиками, поварами) обеспечивают работу механизмов и систем в едином процессе управления подводной лодкой в готовности к применению ракетного и торпедного оружия.

«Товарищ командир! Подводная лодка удифферентована на глубине 60 метров, на ходу – 6 узлов, с дифферентом 0 градусов».

«Добро! Готовность №2 подводная, очередной смене заступить!»

И в тот же момент из прохода в ЦП прямо на меня вынырнул интендант с заспанной физиономией и стопкой белья в руках.

«Кому война, а кому мать родная», - точнее не скажешь о самодовольном и безмятежном появлении интенданта в центральном посту.

По боевому расписанию интендант может быть в трех местах: первое, на камбузе, где проводит большую часть времени, как шеф-повар (такое он узурпировал себе звание и на другое не отзывается), или в каюте на койке; второе, в одной из провизионок или холодильников (провизионок – 5, холодильников -2, 3 хранилища сухого продовольствия и вещевого имущества), в них он не уловим (всякий раз говорит, что его ищут не там, где он был); третье, обидное, как он считает, и незаслуженное – «на ковре» у старшего помощника, который по роду своей деятельности и любознательности вел с ним назидательные и разъяснительные беседы. Беседы обычно заканчивались совместным походом на камбуз. Старпом снимал пробу с готовящихся блюд. Потом обходили провизионки, где выяснялось качество хранения сметаны, семги, колбасы, сыра и т.д. Для пользы дела – поддержания чистоты и порядка в провизионках,  такие рейды необходимы, хотя бы раз в неделю.  Поговаривали на экипаже, ради шутки, что для СПК обходы провизионок заменяют обеды целой недели, но слухи не достоверны и очень преувеличены, потому что к завтраку, обеду и ужину он прибывал своевременно, приглашая офицеров к столу и не утрачивал отменного аппетита. Однако, после таких рейдов старпом уединялся в своей каюте: надо же отдохнуть и сил набраться...

Забота о качестве хранимого продовольствия в общей схеме питания экипажа в плавании – немаловажный момент в деятельности старпома.

В недалеком прошлом, когда я был старпомом, то встречался с одним сташим начальником. Он, приходя на ПЛ на выход в море, вызывал меня к себе в каюту и конкретно оценивал мою хозяйственную деятельность, устраивая допрос с пристрастием: «Селедку на выход получили? Бочковая? Проверял? С молокой и икрой? А вино, Рислинг? Яблочное? От яблочного изжога! Нет, поищи Рислинг! На пробу, бутылочку – в каюту! И еще чего-нибудь там...  Пусть разделают одну селедочку... с молокой... с лучком... полить маслицем... Жду!» Надо заметить, что старший начальник занимал каюту командира ПЛ, у которого в холодильнике всегда было приготовлено все, что надо... Но такая уж манера была у старшего начальника – вникать во все подробности самому...

Через некоторое время старший начальник появлялся в центральном посту и деловито оценивал морально-боевые качества командного состава ПЛ. Но надо отдать должное, запаха спиртного от него никогда не было, только бордовый цвет лица выделял его среди подводников, да в любой обстановке он лущил семечки, чтоб не хотелось курить (но он не курил), так пояснял он свое пристрастие к ним.

Интендантство – это особая прослойка во флотской среде.

Портрет интенданта характерен: мясистые щеки и подбородок (не зависимо от возраста), глазки в глубине, заплывшие, взгляд настороженный, но бывает и самодовольный; ворот форменной рубахи (редко свежий) чуть ли не лопается на коричневой (в любое время года) массивной литой шее; кисти рук – красные, пальцы – сосисками. Тощие и длинные среди интендантов – исключение.  Фамилии интендантов мичманов обычно оканчиваются на «ко»: Заворуйко, Мигулько, Петрунько и т.д.

Два понятия – интендант и «ворюга» - неотделимы друг от друга, как две стороны одной монеты. Но слово «ворюга» не надо понимать вульгарно, по-обывательски. «Ворюга» ничего никогда у вас лично не украл. В своей «предпринимательской» деятельности он обворовывает нас всех, как говорится,  оптом, и все, что доверило ему государство, в его руках становится личным.

Клиент – проситель нуждается в горюче-смазочных материалах, вещевом имуществе, продовольствии или еще в чем-либо, и хозяин отоваривает его, но из этой ситуации извлекает выгоду. Инициатива интенданта-хозяина пропорциональна воровским способностям, а аппетит возрастает по мере увеличения личных доходов. Тут надо бить по рукам. Но начальники этого не делают по той простой причине, что и они воруют или получают свой куш от воровского предпринимательства своих подчиненных. Воровские традиции  в России внедрились с незапамятных лет, и в наше просвещенное время отказаться от них никто не хочет.

Приведу два примера из флотского бытия, когда воровство заразительно для всех начальников и подчиненных.

Пример первый.

Для военно-морского флота в 1960-70-х годах в одной из северных зарубежных стран строили несамоходные плавбазы (якобы, для лесорубов).

Помещения плавбазы, по нашим российским непритязательным понятиям, отделаны просто, но элегантно и удобно, а иные даже шикарно. Укомплектованы плавбазы имуществом и инвентарем заграничного производства, по тем временам невиданного нами. Камбузное имущество в многочисленном ассортименте блестело и сверкало. Кают-компании поражали строгостью и обилием сервировки столов (для четверых человек), вокруг которых закреплены полумягкие кресла. Кают-компании укомплектовывались обеденными и чайными сервизами на большое количество персон, а не так, как у нас заведено: имеются глубокие, мелкие тарелки, кружки и алюминиевые ложки (вилки бывают, но не обязательно; всякие разнокалиберные бачки для первого и второго блюда).

В каютах помимо коек – мягкие диваны, шерстяные портьеры скатерти, постельное белье из плотного хлопчатого полотна, одеяла – толстые и жаркие из «верблюжьей» шерсти.

Трапы, проходы устилались многометровыми ковровыми дорожками, а кабинеты начальников – коврами.

Все это – крупицы того комфорта (видимого нами), которым обеспечивалась плавбаза. Повторяю, по тем временам, мы – подводники, в таких условиях на плавбазе «чувствовали себя людьми».

На каждой плавбазе размещалось два экипажа подводных лодок и штаб соединения, которому придана плавбаза.

Но наступало, попросту говоря, банальное и наглое воровство.

В буквальном смысле слова, за год-два плавбазу «раздевали до гола», выносили все, отправляя по домам и дачам; выламывали диваны и кресла, снимали трапы, вместо них матросы сколачивали трапы из горбыля; занавески, дорожки, скатерти, ковры,  постельное белье, одеяла, сервизы, душевая арматура и прочее исчезало бесследно и не было на то ни управы, ни следствия. Все имущество в кают-компаниях и каютах заменялось отечественным казарменным. Механизмы плавбазы приходили в негодность, системы засорялись, их не ремонтировали и не чистили, хозяина не было. Единственно, не было случая, что плавбаза утонула у пирса. Мы же, экипажи жившие на этих плавбазах, возвращались «на круги свои», в ущербный быт среди ободранных переборок, отдыхая на койках «под тонкими, как вафля, синими казарменными одеялами».

Второй пример.

После окончания Военно-морского училища в начале 1960-х годов, когда началось интенсивное строительство атомного подводного флота, я лейтенантом, командиром электро-навигационной группы штурманской боевой части начал службу на первой атомной подводной лодке. В силу обстоятельств, мне неизвестных, на ПЛ отсутствовал интендант. Командир нагрузил по совместительству трех лейтенантов, в том числе и меня, исполнением обязанностей по службе снабжения. На мою долю досталось вещевое и шкиперское имущество.

И все было бы ничего (тем более, что это была временная нагрузка),  если б не процветающие воровские наклонности вышестоящих начальников, офицеров штабов, инструкторов политотдела.

На подводную лодку от неизвестных мне организаций поступало экспериментальное (опытовое) вещевое имущество без срока износа и без лицевого учета на береговой базе (учет велся только на ПЛ). Это были канадки, куртки, брюки, костюмы (все различных фасонов) с натуральным и искусственным мехом; руковицы, шапки, сапоги – утепленные; кожаные регланы, кителя – с меховой подстежкой; тапочки, разовое белье, костюмы подводника из добротных тканей. Все наименования поступали в нескольких экземплярах. Я учитывал этот богатый ассортимент в своих книгах. Расход и списание опытового имущества производилось на усмотрение командира подводной лодки, который был в курсе поступления на лодку этого имущества, т.к. в недавнем прошлом был на ней старпомом.

Плавание атомных подводных лодок в те времена было не длительным, но выходы в море частыми. Начальство, офицеры штабов и политотделов стремились участвовать в этих плаваниях. Они приходили на ПЛ на выход в море, как говорится, «в чем мать родила». Все повседневное офицерское обмундирование они оставляли на плавбазе, а на лодке каждого офицера надо было переодеть в спецодежду, хотя таковую они должны были получить на береговой базе и переодеться в нее на санпропускнике, а потом следовать на атомную подводную лодку. Но у них такой привычки не было. «Гость» представлялся командиру ПЛ, и командир приказывал мне обмундировать его. Каждый из прибывавших на лодку был наслышан об опытовом имуществе.  И по возвращению в базу из похода не было ни одной попытки среди «гостей» в возврате инвентарного обмундирования. Меховые куртки, канадки, кожаные регланы, кителя, меховые рукавицы, спецкостюмы, сапоги, тапочки сходили с трапа подводной лодки без тени угрызения совести. Комбриг и начпо повторяли набеги не раз и не два, и каждый раз уходили с ПЛ с обновками, как в первый раз.

Но попробуй остановить «гостя» и напомнить о возврате имущества. Боже упаси! «Не тронь... пока не воняет!»

Офицеры штабов, инструкторы политотделов, амбиции которых не сравнимы ни с чем, не говоря уж о начальниках, могут на командира и подводную лодку наложить столько дерьма, что во век от него не отмоешься и не будет тебе ни ходу, ни карьеры.

На всех партийных и хозяйственных активах, партийных и комсомольских собраниях разного уровня, на разборах и подведении итогов будут промывать мозги, и выливать помои на голову командира и подводную лодку, возведя это в ранг принципиальной критики.

Боже упаси!

Я, как заведующий вещевым имуществом, в тот же час представлял командиру ПЛ на утверждение акт о списании с учета злополучного, сошедшего с трапа,  обмундирования (как пришедшего в негодность, не выдержавшего испытательный срок в условиях сложной подводной службы в ветрено-снежной северной метеообстановке, к всеобщему удовольствию всех заинтересованных лиц). Командир, вероятно, предвидел, что последует, если взыскивать ушедшее с ПЛ спецобмундирование, а поэтому с легкостью утверждал акты о списании имущества.

К слову сказать, что ни одна организация никогда не требовала возврата (хотя бы лохмотьев) изношенного опытового обмундирования, а также и отзыва о его качестве и применимости на кораблях.

Позднее на служебной лестнице я встречался с некоторыми начальниками и убедился, что их стяжательство (воровство из государственных закромов) возросло до невероятных размеров.

Затронутая тема обширна и во все времена имела место.

Вот исторический факт из книги «Штурман дальнего плавания» Дмитрия Лухманова – легендарного капитана.

1888 год, более ста лет тому назад.

«Он был, что называется, тертый калач, и обсчитать его никому не удавалось. Прослужив лет десять суперкарго (помощник капитана по соблюдению правильной и наиболее эффективной перевозки грузов на судне), он ухитрился, получая 50 рублей в месяц и имея большую семью, построить себе на одной из окраинных улиц Баку небольшой домик.

Упомянув о бакинском домике суперкарго с «Барятинского», я невольно вспомнил целые улицы кронштадских домиков, построенных на «безгрешные» доходы различными баталерами, подшкиперами, артиллерийскими и машинными содержателями, магазинерами и прочими мелкими хозяйственными чиновниками российского императорского флота.

А сколько не домиков, а доходных пятиэтажных громад было построено в больших городах более крупными дельцами в царских мундирах: интендантами, путейскими инженерами и даже экономами кадетских корпусов.

Недаром в старой кадетской выпускной песне пелось:

Прощай наш славный эконом,

Властитель калачей и булок,

На них построил себе дом,

Фасадом прямо в переулок».

Интендантское воровство, безусловно, имеет более давнюю историю, но мало отличается от нынешнего.   Приведенная выдержка проста и убедительна. Пороки, как видно, передаются от поколения к поколению, из эпохи в эпоху, из одной социальной обстановки в другую, находя для себя лазейки и питательную среду. Натура человека в этом отношении способна приспособиться в любых условиях и проявляется во всей своей неприглядности. Пороки человеческой натуры, прямо скажем, вряд ли исчезнут, пока живет такое высокоорганизованное животное – человек.

«Один факт – прецедент, два – уже тенденция, третий – традиция», а порок – воровство имеет возраст человечества, закоренелой традиции.

В интендантстве главное – изворотливость. «Хочешь жить, умей вертеться!» По этому критерию оценивается служебное рвение интенданта.

Все, что положено по норме всеми видами снабжения, должно быть получено на складах и выдано в назначенный срок личному составу. Продукты на ПЛ должны быть загружены по полной автономной норме при установленном ассортименте.

После дальнего плавания ПЛ (или за отрезок времени) составляется продовольственный отчет; снимаются остатки; и если всплывает недостача или излишки по продуктам – то и другое плохо.

Продовольственная недостача (перерасход продуктов) или излишки – воровство, тяжелым бременем ложится на командира ПЛ и интенданта – двух прямых материально ответственных лиц.

Нет недостач и излишков по продовольствию – показатель умелого хозяйствования и оптимальной изворотливости интенданта, высокий авторитет командира ПЛ у вышестоящих начальников.

Я и старший помощник надели сухое белье. Приятно ощущать тишину и покой. Шторм где-то там наверху, яростно треплет не успевших уйти от него.1