Главы: с 19 по 22.

 

19.

 

Стук в дверь каюты. «Товарищ командир, разрешите сделать приборку в каюте?»

Вынужден оставить каюту. Совершу очередной обход подводной лодки. Обстановка тому благоприятствует. Предупреждаю старпома в центральном посту. Вижу, в кильватер ко мне пристроился помощник командира с блокнотом и шариковой ручкой. Предусмотрительность старпома разумна. Мне не надо запоминать, а потом выкладывать замечания, помощник сразу их фиксирует и адресует к исполнению.

Обход подводной лодки начал с первого отсека. В первом отсеке принимаю доклад вахтенного торпедиста. В отсеке все при деле. Старшина команды торпедистов осматривает свое хозяйство: три стеллажа торпед друг над другом, по три торпеды на каждом, по - бортно, всего 18 торпед – хранят суровое молчание. В четыре больших 533-мм. Торпедных аппарата загружены две торпеды с ядерным зарядом и две противолодочные торпеды – готовые к торпедной атаке. В глубине носовой части отсека параллельно большим торпедным аппаратам, по-бортно, виднеются малые торпедные аппараты с загруженными в них самоходными имитаторами подводной лодки, которые выстреливаются на ложные направления для отвлечения противолодочных сил и средств противника. Все торпеды в готовности к боевому использованию.

Перехожу в третий отсек, не задерживаясь во втором. Под паелами проходной палубы второго отсека расположена аккумуляторная батарея – резервный электроисточник. За ней тщательно ухаживают электрики, и осуществляется контроль за всеми параметрами содержания АБ с записью в вахтенный журнал. Вспомогательные механизмы работают по штатному расписанию. В каюты во втором отсеке я не заглядываю.

В 3 отсеке заглядываю в рубку гидроакустиков. У них жарко от нагретых приборов, хотя вентиляторы дуют во всю мощь. На переборке висят майки, трусы, носки – устроили сушилку. Для увлажнения сухого горячего воздуха целесообразно вывесить влажную простыню (чистую), а стиранное нательное белье выделяет при сушке мыльный запах, что не очень приятно для дыхания, о чем я и говорю акустикам. Помощнику и так все ясно без моего критического взгляда. В его руке шариковая ручка ковыряет страницу блокнота. Вахтенные гидроакустики заняты и не спешат с уборкой развешанного белья, но чувствуют их затылки, что начальник РТС доставит им огорчение.

В рубке радистов приходится выговаривать старшине команды за беспорядок и неряшество: инструмент, которым пользовались, брошен, где попало; документы, папки, развернутые схемы навалены на приборы, а полки, предназначенные для них, пусты. Это неряшество – «в крови» у всех в боевой части связи. Приходится опять вызывать командира БЧ-4 и выговаривать ему за беспорядок в рубке, что является начальной фазой и предпосылкой  к  общей неорганизованности связистов.

Переходим с помощником в ракетный отсек. Вахтенный истово жмет тумблер на пульте громкоговорящей связи: «Центральный, в 4 отсек прибыл командир». Потом неторопливо, четко с расстановкой, как учили, докладывает: «Товарищ командир! В четвертом отсеке по готовности №2 подводная во второй смене вахтенный старшина 2 статьи... и старший матрос... Идет большая приборка. На вахте замечаний нет». Оповещение в центральный пост о моем прибытии в отсек, и подобные доклады вахтенных будут повторятся в каждом отсеке.

Задаю вахтенному ракетного отсека несколько вопросов по микроклимату в шахтах с ракетами. Спускаемся с проходной на приборную палубу. Второй вахтенный – старший матрос нас не видит, а мы его видим в просвет между шахтой и приборами. Он закинул ноги выше головы на конторку с вахтенным журналом и интенсивно шевелит пальцами ступней. «Он уже приборку окончил? Теперь занимается гигиеной – проветривает ступни?» - задаю я вопрос старшине. «Почему вы оба босые? Носки есть? Помощник разберитесь, это по вашей части вещевое снабжение!  Когда выдавали носки и тапочки? Тапочки у вахтенных стоптаны, с обрезанными задниками...» - показываю я на ноги старшины, стоящего рядом на трапе.

«Товарищ командир! Тапочки новые перед походом выдали, попрятали они, держат про запас до базы» - оправдывается помощник.

«Для этого есть у них командиры боевых частей и старшины команд. В лодке каждый подводник должен иметь приятный вид. А всякие обноски выкинуть. Я думаю, что не надо мне вас и старпома учить, как матросы и старшины должны себя содержать. И про носки всем командирам напомните. Ношение носков – гигиена и дисциплина. Они находятся не на кухне у себя дома, где могут щеголять, как хотят, а на боевом корабле при исполнении служебных обязанностей подводники должны быть одеты по установленной форме. Проверить каюты, всякое тряпье и обноски собрать и выкинуть за борт, наведите с формой одежды порядок», - наставляю я помощника.

В 5 отсеке та же «босая» картина.

В 6 и 7 отсеках чистота идеальная. Проходной коридор реакторного отсека блестит начищенными паелами, лампы отражаются в них как на эстраде. Прохладно. Монотонно гудят вентиляторы.

Проходим в 8 отсек – энергетический. Из трюма доносятся громкие голоса и смех. Спускаемся в трюм и застываем на трапе. Вахтенный не сумел опередить нас и выглядывает из-за моего плеча. Под импровизированным душем скачут два голых тела, шлепают друг друга и хохочут. Вода не теплая, забортная. В трюме уже накопилось воды. Еще несколько секунд и я прекращаю веселое купание. Вызываю в отсек командира турбинной группы. Я поворачиваюсь и поднимаюсь по трапу на проходную палубу, а  сникшие, посиневшие после холодного океанского душа «моржи» предстали перед «грозным взором» своего непосредственного начальника.

В 9 отсеке жарко. Камбуз варит и парит. Со всех отсеков в трюм в дуковских мешках сносят мусор и отходы.

«Помощник, запишите. Боевые листки устарели. Висит обшарпанный лозунг. Устарел тоже. Инструкции около курилки подводники истерли своими спинами. В курилке устроить санитарный день. Трап в трюм девятого отсека после приборки остался грязным и сальным. Сейчас старпом пусть тщательно проверит трюма 8 и 9 отсеков. Рабочий по камбузу должен иметь специальную одежду, а не мусолить свой спецкостюм. Много замечаний по вашей части!»

Заглядываю в амбулаторию. Военврач, подперев щеки ладонями, слушает с магнитофона песни Высоцкого. «Пора бы пройтись по отсекам, посмотреть, как сделана приборка?» - отрываю я доктора от песен.

Последний, 10 отсек, невозмутим своей строгостью. Механизмы и весь отсек ухожен. Чувствуется в отсеке рука хозяина. 10 отсек снова потянет на вымпел по чистоте и порядку. Вымпел «Лучший отсек» висит над переборочным люком.

Обход ПЛ закончил. Пора сменить на командирской вахте старпома. Пусть заберет доктора, помощника командира и проверит качество сделанной большой приборки по отсекам.

В центральном посту вахтенный офицер и механик сосредоточены на управлении подводной лодкой. Глубина погружения 200 метров. Под килем 3,5 километра. Иногда проходим над впадинами в 6 и более километров. Это я рассмотрел на карте у штурмана, но эхолот не включаем, чтоб себя не демаскировать. Зимняя Атлантика встретила нас непрерывным 12-балльным штормом. При всплытии на сеанс связи с глубины 120 метров (волнение океана достигло этой глубины) лодку начинает раскачивать все больше и больше.  Бортовая и килевая качки одновременно ставит отсеки, механизмы и приборы в них «на дыбы». Кажется, что они стремятся сорваться со своих фундаментов и креплений, а люди, не удержавшись в проходах, зависают, уцепившись за поручни и крепления на переборках. Для подводников такое состояние непривычно, на глубине они никогда не ощущают волнение океана, а в такой шторм они попали впервые. При всплытии на сеанс связи утяжеляем лодку, принимаем балласт (забортную воду) в уравнительную цистерну, но и тогда гигантские валы океана стремятся выкинуть ее на поверхность. А чуть прозеваешь с удержанием лодки на перископной глубине рулями, изменением хода и манипуляцией (откачкой и приемом) балласта, как она стремиться уйти на глубину.

Такая дурная погода для нас с одной стороны – хороша, с другой – никуда не годится. В шторм увеличивается скрытность. Противолодочные самолеты не полетят, а надводные корабли на поиск не выйдут. Остается для нас одна угроза – противолодочные подводные лодки противника.

Плохо, что 12-балльные океанские волны мотают подводный ракетный крейсер с подводным водоизмещением более 10 тысяч тонн на глубине 50 метров с запредельными параметрами уставок по крену и дифференту, не позволяющими произвести старт ракет. Огромных усилий и умения требуется от командира ПЛ, командира БЧ-5 и боцмана, чтобы удержать ракетоносец при старте ракет в коридоре глубин 45-50 метров. А при данной штормовой погоде, при всем нашем старании, для ракетного комплекса не удастся создать нормальные условия стрельбы (НУС): по плавучести удержать подводную лодку на глубине 50 метров с рысканием по курсу не более 3 градусов при качке не более 5 градусов, когда килевая и бортовая качки на глубине погружения ПЛ достигают 10-12 градусов. Автоматика ракетного комплекса отобьет пуск ракет по предельным параметрам уставок. С приходом сигнала на выполнение ракетного пуска я вынужден буду радировать на берег, что по штормовым условиям в Атлантике старт ракет произвести не могу. Вот такая возникла проблема с приходом в штормовую Атлантику. Уважаемый читатель, не подумайте, что я сгущаю краски. Это очень серьезный вопрос, а не художественная выдумка. Поверьте! Не для того РПКСН находится в океане, чтобы спекулировать его боеготовностью (ради красного словца).

Задаю себе вопрос: разве планировщики штаба флота, которые составляли маршрут боевой службы  РПКСН, и послали его в среднюю Атлантику, не учитывали условия зимней штормовой погоды? Вероятно, они просто не имеют представления о 9-12 балльном океанском шторме и о том, как ведет себя подводный крейсер в этих условиях плавания. Может быть, они не знают тактико-технических характеристик ракетного комплекса и условий выполнения ракетного пуска с РПКСН по метеоусловиям? Зачем надо было прокладывать маршрут боевой службы в среднюю Атлантику, если досягаемость ракет до целей вероятного противника обеспечивается из любой точки мирового океана? Может быть, необходима демонстрация нашего присутствия в Атлантике? Но это виртуальная вероятность!  Но в данном случае наше присутствие в Атлантике могло обернуться против нас!

Еще много вопросов возникало у меня при следовании РПКСН по заданному маршруту в зимних условиях Атлантического океана. Возможность выполнения боевой задачи серьезно беспокоили меня в этот период плавания. Теплилась одна надежда, что метеоусловия изменятся, и ревущая Атлантика сменит свой гнев на милость – шторм утихнет или будет не такой яростный.

Пока же ракетный крейсер следовал по предписанному боевым распоряжением маршруту.

В сеанс связи информации для нас не поступило. Замполит готовит политинформацию по трансляции. Погрузились на 220 метров. Снова мы в объятиях покойной глубины океана, волнение океана на этой глубине совсем не ощущается. Только обитатели подводной фауны крякают, свистят, щелкают и пищат в наушниках гидроакустиков. Наверное, в подводном мире звуков не меньше, чем в джунглях Африки или Амазонки.

А пока отвлечемся и эту главу закончим несколькими замечаниями о быте на ПЛ.

По расписанию во все отсеки централизованно транслируется музыка. Первые две-три недели похода музыка подводниками воспринималась всякая. Но теперь, в середине похода, даже любители ударной музыки склоняются к прослушиванию классики – спокойной и мелодичной. Психически угнетающе на подводников зрелого возраста действуют песни детских хоров.

В кают-компании личного состава иногда можно услышать гнусавый подражательный голос гитариста-любителя. Такие же любители объявляются и среди офицеров. В свободное время в кают-компании офицерского состава исполнители-гитаристы и вокалисты соревнуются в своих способностях.

Кают-компании на ПЛ – не только помещения для приема пищи, но и помещения для отдыха, собраний, занятий и других массовых мероприятий, т.к. по габаритам являются самыми большими в условиях подводной стесненности.

Шахматный турнир, организованный любителем – начальником РТС, закончился, не достигнув расцвета. Шахматы требуют напряжения. Массовые игры: «козел» (домино) и «азиатская интеллектуальная игра» («шиш-беш») собирают энтузиастов, и партии проходят при жарких спорах соперников и зрителей.

В кают-компании офицерского состава развешаны лозунги из лекции Марии Ефимовны, где «она опиралась на знаменитого французского гастронома Брилья-Саварена», автора книги «Физиология вкуса», и до нас донесены в путевых заметках писателя Виктора Конецкого: «Мир – ничто без жизни, а все, что живет, то питается»; «Животные жрут, а человек ест, но только культурный человек ест сознательно»; «Моя цель – не только поддержание ваших жизней, но и их продление» и т.д.

Питание на лодке разнообразно и не вызывает чьих-либо нареканий. Но когда по моему заказу готовят гороховый суп или кашу, то они не вызывают восторга у подчиненных, которые не понимают, что горох стимулирует работу мозга. Тогда я им указываю на второй лозунг, что «только культурный человек ест сознательно». Некоторые офицеры (отцы семейств) норму шоколада, красной икры и других деликатесов в походе не употребляют, а имеют договор с интендантом – получить все в конце похода для угощения семьи. Я этому не препятствую, а свои плитки шоколада складываю в холодильник в каюте.

Личный состав срочной службы и некоторые мичмана красную икру не едят, брезгуют, и приходится им ее заменять на семгу или селедку.

Сухое вино пьют все и про запас не сохраняют. Этого добра на берегу в магазинах навалом при явном дефиците съестных припасов. Гарнизоны Северного флота снабжаются продуктами лучше (примерно, на уровне Ленинграда), чем голодные города средней России. Но запасов продуктов в гарнизонах не хватает, поэтому хозяйки стараются набить домашние холодильники доверху, когда продукты поступают в магазин.

Несмотря, на обилие алкогольной продукции в магазине, военные моряки употребляют «шило» (спирт), выдаваемый на кораблях на технические нужды. Каждый получатель спирта выкраивает толику для употребления внутрь. Человеческий  «механизм» тоже требует чистки, но в умеренных нормах и не во вред подводной службе.

На званый ужин в любой семье на столе стоит всенародная бутылка «Столичной» (или бутылка «шила») и бутылка легкого вина (для женщин). Монополию на алкогольную продукцию государство под руководством коммунистической партии из своих рук не выпускало, что одобрялось народом.

20

 

Популярный писатель Виктор Конецкий, некогда бывший военным флотским офицером, а впоследствии – штурман торгового флота, прекрасно знающий моряцкую среду, в своих путевых заметках не раз обращался к психической несовместимости (или совместимости) моряков в экипажах кораблей и торговых судов.

Соблюсти психологическую совместимость при формировании экипажа подводной лодки в 120-130 человек – задача непосильная и невозможная. Но человечеству ее придется решать, посылая космические корабли с многолюдными экипажами к далеким планетам. В подборе командного звена экипажа – командира подводной лодки, старшего помощника, заместителя командира по ПЧ, командиров БЧ и служб – психологическую совместимость учитывать целесообразно, но никакие кадровые органы этого не делают.

 Моряки –подводники долгое время своего жизненного существования проводят в походах «в замкнутом металлическом помещении». Для подводников психологическая совместимость заключается в том, «чтобы все мы друг друга любили, смотрели бы друг на друга без отвращения и от дружеских чувств даже мечтали о том, чтобы рейс никогда не закончился».

Не могу терпеть в других людях суетливость и болтливость, когда «язык опережает человека по фазе градусов на девяносто, вместо того, чтобы отставать градусов на сто восемьдесят». Это вызывает раздражение и отпадает всякое желание для общения с такими людьми.

«В общем, нарушение психической совместимости наступает тогда, когда ты начинаешь сообщать другим людям о том, что ты о них думаешь».

В течение службы приходиться некоторым людям лгать в глаза, что общение с ними приятно, или избегать их – это тоже ложь, но за глаза. Ложь человеком часто используется умышленно в коллективе или в семье «при страхе перед одиночеством», во имя сохранения спокойствия. «Именно страх перед одиночеством вынуждает нас лгать и терпеть чужую ложь и на пароходе, и в космосе, и в семье».

Что толку в правдивости и прямоте, если они нарушают привычный образ жизни и равновесие душевных сил – думает большинство человечества. «Самое высокое человеческое качество – правдивость и искренность, при общении в коллективе становятся самыми дурными и вредными!» Ложь – во имя спасения! «Великая заповедь – понять человека, простить человека» равносильна «мудрости – лги людям». «Человек – существо, обладающее способностью лгать (мыслить)... Но ложь не воспитывает эгоиста, поскольку он заботится о душевном спокойствии близких. Им чаще всего приходится врать.

Наши братья меньшие, собаки и кошки, интеллекта не имеют, но не лгут. «Чем больше познаешь людей, тем больше начинаешь любить домашнее зверье». Вероятно, поэтому собаки и кошки чаще всего обитают у пожилых людей, уставших от человеческого лицемерия. Прошу, кто не согласен с вышеизложенным мнением, не обращать на него внимания!

Очень важно разнообразие впечатлений во внутренней подводной жизни в походе. Это не является для подводника развлечением в путешествии. Это необходимое психологическое условие – разнообразие впечатлений и отвлечение от однообразия несения подводной вахты, что способствует успешному выполнению задачи боевой службы.

Какие могут быть впечатления от плавания на подводной лодке? Посетившему подводную лодку впервые и на короткий срок новизна впечатлений складывается из сложности обстановки, условий подводного быта, трудностей в плавании и спокойной обычности труда подводников. Для тех, кто в плавании на подводной лодке не первые сутки, существование в прочном корпусе заключается в чередовании вахт, отдыха, сна, мероприятий по боевой и политической подготовке, учений и боевых тревог. И в воспоминаниях подводников такие впечатления сливаются в единую картину однообразности службы на подводных лодках. Внешняя обстановка, даже волнение моря, которое можно увидеть в перископ, членам экипажа недоступна, кроме командира и его помощников. Только условное знание, что ПЛ идет на глубине 200 метров в Атлантическом океане, формальный факт в воспоминаниях подводников из событий службы на подводной лодке.

В плавании мы не спускались к экватору и не пересекали его, но факт пребывания в Атлантике привел нас к необходимости отметить праздник Нептуна.

Мы, командование ПЛ, не должны были пускать на самотек в экипаже «крещение» молодежи, ранее не бывавшей в дальнем плавании. Ритуал «крещения» требовал выпить залпом стакан атлантического рассола. Слабые животы при этом расстраивались, и помощь доктора была необходима.

Насильно гасить душевный подъем у людей, путешествующих так далеко от родных берегов в глубинах Атлантического океана, не педагогично! Разве, купание под холодным душем Атлантики моряков-подводников в 8 отсеке – не душевный порыв победителей морской глубины, которые через много прожитых лет будут вспоминать свое купание!

Праздник Нептуна организовали и провели «на высоком идейно-воспитательном уровне».

Белобрысый Нептун с трезубцем и в водорослях из мочалки, покрашенной в зеленый цвет, возник из боевой рубки, сойдя в ЦП, как-будто вышел из вод морских, и вручил мне - командиру ракетного подводного крейсера стратегического назначения, посетившему его владения с экипажем на подводной лодке, грамоту на право прохода Атлантического океана. Экзотические фигуры – черти, дельфины,  русалки сопровождали морского царя, а он опрыскивал членов экипажа, всех без разбора, атлантической водой из обреза малярной кистью. Обрез поддерживал разрисованный пират с кривым кинжалом за поясом, вырезанным из картона. Каждому члену экипажа вручалась грамота о проходе  Атлантического океана (в грамоте указывалась: дата, время, широта, долгота, курс, скорость, глубина погружения), и зачисление в подданные морского царя. Веселое сопровождение из ряженных с шутками и смехом сопровождало Нептуна при переходе из отсека в отсек. Свита Нептуна рада была потешится над замешательством старшего помощника и интенданта с требованием проверки контрабандного груза.  С них требовали выкуп за производство в подданные царя морских вод и глубин.

К празднику Нептуна подготовили юмористическую радиогазету, вывесили стенгазеты и боевые листки с шутливыми рисунками, провели викторину, смотрели кинофильм. Праздник завершился обедом и отдыхом смен, не стоящих на вахте.

В заключение этой главы не могу обойти стороной отрицательный пример по боевой готовности подводного флота, который, может быть, послужит уроком.

В 1970-х годах командование флота ввело боевое дежурство для атомных подводных лодок. Замечу сразу, что «устрашение вероятного противника» боевым дежурством АПЛ в базах равнялось нулю. Дежурство ввели для «галочки», для того, чтобы кому-то «пустить пыль в глаза», и надо полагать, что инициативу в этом проявили политорганы (или руководители политорганов).

От пирса отгоняли плавбазу и неподалеку от берега ее ставили на бочки. К борту плавбазы пришвартовывали одну, две атомные подводные лодки, назначенные в дежурство. АПЛ находились в холодном состоянии, т.е. реакторные установки не работали, лодки к выходу в море готовы не были, а оружие содержалось в повседневной готовности и о дежурном использовании речи не шло. АПЛ просто отрывали от пирса и буксирами переставляли к плавбазе, которая снабжала их электроэнергией, выбивая моторесурс своих дизелей. Посменной вахты личный состав лодок не нес, а на АПЛ осуществлялось дежурство по-береговому.

 АПЛ в дежурство назначались такие, которые в море выпускать было опасно. Они скорее предназначались в заводской ремонт: моторесурс механизмов выработан, а прочные корпуса текли, как решето. Все про всё знали, но многозначительно молчали; то ли хотели обмануть «врага», но обманывали себя. А «наверху» думали (или не думали, а просто, «кому-то втирали очки»), что боевым дежурством, какое было организовано в ВМБ повышалась боеспособность флота.

Экипажи строго изолировались, сообщение с берегом осуществлялось в одностороннем порядке: прибывали начальники, штабные офицеры, политработники для проверки (якобы), выпивали свою порцию корабельного спирта, вкусно закусывали и без вопросов убывали на берег. Берег рядом, вот он – городок, видны дома, в них – семьи подводников, но под страхом «срыва боевого дежурства» в их сторону подводникам смотреть не рекомендовалось. Предполагалось, что в боевом дежурстве будут стоять экипажи до полугода. Не знаю точно, но ни один экипаж такова срока в боевом дежурстве не отсидел.

На экипажах, попавших в боевое дежурство, боевой и политической подготовкой занимались вяло. Интересы и возможности подводников ограничивались кинофильмами (смотренными – пересмотренными), книгами (переходили из рук в руки по нескольку раз), игрой в карты (расписывали пульку с вечера до утра) и пьянством. Допивались «до чертиков»... У подводников случались психические расстройства. Здоровые, молодые мужики не находили применения физической и духовной силе. Командование «учло» это и стало менять экипажи (просто менять экипажи, потому что это на боеготовность АПЛ, которой, по сути, не было, никак не влияло). Экипажи держали в дежурстве не более месяца. Подводники, попав в такое дежурство, «принимая на грудь» очередную дозу «шила», восклицали тост не как обычно: «за тех, кто в море» или «за здоровье присутствующих», а «зарежем маленького человечка», имея ввиду себя – «маленьких людей» ни за что, ни про что изолированных для непонятного назначения в этом «боевом дежурстве».

 

21.

 

10 марта. Пребывание в Атлантике закончилось. Погода нисколько не улучшилась. Яростный шторм продолжается. Ложимся на курс в Норвежское море. Пересечем его с юга на север и войдем в Гренландское, затем – в Баренцево море. Остается 27 суток боевого патрулирования.

На маршруте возвращения нельзя создавать обстановку самоуспокоенности. С прежним напряжением ведем боевую и политическую подготовку. Идет сдача ленинского зачета, и проводим экзамены на классность. Не позволяем людям расслабиться. Напоминаем о бдительности при несении вахты. Это основная забота вахтенных начальников.  

Из печального опыта аварийности на подводном флоте сделан вывод, что подавляющее большинство аварий и катастроф с подводными лодками произошло на этапе возвращения их в базу после длительного похода. Усталость беспрерывно работающей техники и психическая расслабленность подводников совмещаются в предпосылке для создания чрезвычайной ситуации.

Трудности плавания еще не остались за кормой. Хотя я не помню времени на службе, то ли в плавании, то ли на берегу, когда трудностей не было. Один начпо выражался так: «Если нет трудностей или они истощились, то трудности мы должны создать сами, чтоб упорно их преодолевать». Великий русский писатель Максим Горький нас наставлял: «Человека создает его сопротивление окружающей среде».

По мере движения офицера (надо иметь в виду офицера в звании капитан 1 ранга и выше) по служебной лестнице, и перехода из одного служебного качества в другое в военной карьере, меняется его поведение, отношение к окружающим сослуживцам, происходит переоценка своих сил и возможностей. Обычно, не в лучшую сторону.

Французский историк, критик 19 века И.Тэн говорил: «Всякое изменение в положении людей ведет к изменению в их психике».

Самая принципиальная оценка начальника – не в служебной характеристике и не в заслугах, которые позволяют ему всходить по служебной лестнице, занимая более высокие посты, а в суждении подчиненных и людей его окружающих. «Мы говорим или читаем нотацию своим подчиненным, но, слава богу, не знаем, что они думают о нас в это время».

Так уж повелось, что чем крупнее начальник, тем больше он оторван от реальности жизни и людей, стоящих в толпе. Он забывает, что и сам вышел из толпы, «где много голов, но мало мозгов». Нередко выдвинуться из толпы в руководящие фигуры позволяет не ум, не твердость убеждений и т.д. – положительные качества натуры человека, а протекционизм, родственные узы, закадычное знакомство, авантюризм и случай.

На флотской службе традиционно сложилось: сын адмирала должен стать адмиралом. Человек вырастает в крупную фигуру с огромным самомнением, но остается «наделенный карликовым мозгом». «Так частенько бывало в России: человек не может командовать эскадроном, дать ему управлять губернией».

Повидал я на службе выскочек. Их оружие – бесцеремонность, нахальство и лицемерие. Нет знаний и опыта в службе на подводных лодках, но на берегу в почете у начальника. Такие подчиненные занимаются по велению начальника в военных гарнизонах строительством («хапспособом») детских площадок, матросских кафе, свинарников и зон отдыха для начальства. Такие люди через некоторое время уезжали на учебу в академию, повышались по службе, потом командовали соединениями без умения и опыта. В дальнейшем они вырастали в начальников с неограниченной властью (так им казалось), вне всякого контроля, с привычным чувством непогрешимости и превосходства над окружающими, вседозволенности в действиях, переоценки собственных способностей и возможностей.

По службе пришлось столкнуться с командующим объединением. Неограниченная власть в гарнизоне вконец испортила человека, и сделался он посмешищем для подчиненных и жителей городка. Но для него это было «тайной за семью печатями». Он существовал и вершил судьбы людей по своему капризу, существовал в окружении людей, которые не хотели портить с ним отношения.

Насмотревшись по телевизору церемонии встреч и проводов государственных персон с почетными караулами и оркестрами, он в своем гарнизоне учредил подобное. При выезде из гарнизона по личной надобности (например, на рыбалку) и при возвращении его в гарнизон, около его дома выстраивался кортеж из офицеров управления, выражающих восторг его персоне. Это льстило ему, это ему нравилось, но было смешно наблюдать  со стороны. В глаза никто не посмел ему сказать, как он выглядит в своем поведении.

Проезжая на черной «Волге» по единственной ухабистой дороге из городка к штабу в причальной зоне, строго следил глазами за тем, чтобы военнослужащие всех рангов вытягивались «во фрунт» и отдавали «честь» проезжавшей машине. Других черных «Волг» в гарнизоне не было. Ревностно следил за соблюдением формы одежды офицерами всех рангов, мичманами, старшинами и матросами. Как фельдфебель придирался до мелочности к знакам отличия на форме, лично линейкой замерял отстоящие звездочки на погонах, размер нашивок на рукавах у офицеров.

В другом гарнизоне интеллектуалы-начальники разворовывали библиотеку, перетащив все книги, представлявшие ценность. Не обошли вниманием ни одно из изданий собрания сочинений классиков. Не знаю, читалось ли ими все приватизированное, хотя в те времена это слово не было в обиходе, но в действиях повадки были те же, что в годы эпохи Ельцина. Теперь оно обозначает все украденное у государства и народа. В казарме экипажа или на подводной лодке начальник мог забрать любую вещь, на которую «положил глаз». Описанные случаи не единичны. Начальники по своему усмотрению вершили судьбы людей, и через их вердикт невозможно было переступить.

Формой устрашения, принуждения, насилия над личностью существовали партийные органы.

Начиная с «принципиальной критики» на партийных собраниях, активах, индивидуальной проработке в рабочем порядке и кончая вызовом на парткомиссию «самые преданные и достойные» партийцы «пожирали» недостойных (по их мнению) рядовых членов партии.

Подобно средневековой инквизиции партийные руководители выхолащивали души, омертвляли сердца, штамповали послушное большинство под лозунгом преданности марксизму-ленинизму. Сами же были людьми, которые не следовали своим лозунгам, которым не чуждо было все людское: удовольствие, наслаждение, обогащение,  вкусная еда и крепкое питье, и даже – плотское извращение. Все делалось ими «с горячим сердцем» и верой «в светлое будущее человечества», загребая ухватистыми и потными ладонями размашистых рук все «то, что плохо лежит» для своего «безбедного» существования.

Заурядное большинство с печатью преданности партии воспитывалось в покорности. Тот, кто проявлял свободу мышления и самостоятельность незамедлительно приводился к общему знаменателю ординарности. Партийные органы воспитывали членов партии с чувством меры: любой из них должен знать черту своей  востребованности, через которую переступить нельзя. Даже одаренные люди нуждались в благоприятном стечении обстоятельств или в поддержке «мохнатой руки», чтоб проявить свои способности. Но это было очень редкое явление. Партия направляла и следила – каким путем идут рядовые партийцы. Не надо издавать ностальгических воплей об утраченных «оковах». Плакать может только тот, кого оторвали от «партийной кормушки».

Первейшим достоинством нашего времени надо считать освобождение личности человека советского строя, нашего бытия от гнета государственного партийно-административного режима Коммунистической партии Советского Союза, которая вела нас «к сияющим высотам коммунизма под знаменем всепобеждающего марксистско-ленинского учения», но привела в тупик социальных, национальных, экономических, военных, общественных, религиозных и идейных проблем, которые предстоит нам решать еще долгое время.

 

22.

 

Сегодня пополудни всплываем. Прошли  Баренцево море и подходим к Кольскому заливу. На лодке оживление. В последнюю неделю мероприятия по боевой подготовке и партийно-политической работе пошли на спад. Личный состав «вылизывает» отсеки, трюма, материальную часть. Я непрерывно нахожусь в центральном посту. Нельзя передоверять исполнение своих обязанностей в столь ответственный момент даже проверенным помощникам.  Старший помощник и помощник пропадают в отсеках, залезают туда, где не ступала нога матроса. Командиры боевых частей и служб подбивают отчетные документы и эксплуатационные журналы. Мной окончательно проверен рукописный экземпляр «Журнала боевых действий» за поход, и секретчик интенсивно печатает его. Интендант рассчитался по всем продуктам с личным составом и подсчитывает остатки.

 Последние минуты плавания перед всплытием тянутся особенно томительно. Я, старпом, рулевой-сигнальщик переоделись в теплую одежду. Канадки и шапки лежат в ЦП. В готовности стоит флагшток с Военно-морским флагом. Готовятся к выходу наверх швартовные команды.

В апреле на север  должна потихоньку подкрадываться весна. Но неизвестно, какая погода нас ожидает при всплытии. Настоящая северная весна с утренними заморозками и стеклянными лужами приходит в начале июня, когда можно снять шинель и заменить ее на плащ-пальто. Однако, с 1 мая моряки щеголяют в фуражках и бескозырках с белыми чехлами, а матросы в бушлатах.

 

О всяком длинном мероприятии, когда оно начинается, думается, что ему не будет конца. Но когда оно кончается, то кажется промелькнувшим, будто началось совсем недавно. Так и человеческая жизнь: пока молод – впереди еще долгие годы жизни и службы. О длительности их не задумываешься. А шагнул в пенсионный возраст – кажется, жизнь и служба на флоте началась совсем недавно и так быстро пролетели годы. Недаром говорят, что часы идут, дни бегут, а годы летят...

На последнем всплытии под перископ на сеанс связи увидел сухогруз под нашим красным флагом. Это первое и последнее визуальное обнаружение надводного судна.

«Боевая тревога!» Нам кажется, что ревун ревет громче обычного, но это слуховой обман. Лодка отворачивает от курса вправо, влево на 30 градусов; акустики прослушивают горизонт. В районе всплытия, напротив полуострова Рыбачий, всегда толпятся рыбаки. Готовятся к подъему выдвижные устройства, в первую очередь – перископ, радиолокационная антенна и антенна для радистов для передачи РДО о всплытии. Радиолокационная станция на прогреве. Если плохая видимость, то радиолокационное обследование водной поверхности – единственная возможность обнаружить надводные цели, разойтись с ними, и определить место ПЛ по береговым ориентирам.

Доклад акустиков: «Товарищ командир, в режиме ШП горизонт чист».

«Обследовать горизонт прямо по курсу в режиме гидролокатора на шкале 3 км.» Подстрахуемся. Мне не нужны неожиданности. А прямо по курсу могут стоять рыбаки без хода.

«Обследован горизонт гидролокатором прямо по курсу на шкале 3 км. Горизонт чист».

Открываю нижний рубочный люк и вылезаю в боевую рубку. За мной – старпом, на шее у него висит бинокль. Следом – рулевой-сигнальщик с флагштоком и электрик с прожектором и мегафоном. Трюмный стоит рядом со мной и держит кувалду для отдраивания верхнего рубочного люка. Мы все готовы первым десантом выскочить на мостик.

«По местам стоять к всплытию!»

Боцман в ЦП управляет горизонтальными рулями.

«Боцман, всплывать на глубину 11 метров».

«Всплываем на перископную глубину. Слушать в отсеках», - командует командир БЧ-5 по трансляции. Обе турбины работают самый малый вперед. Начинаем всплывать с глубины 60 метров.

Тишина! Глубина 40, 30, 20 метров. Поднимаю перископ. Перед зрачком перископа струятся светлые воздушные пузырьки, и вот... он на поверхности моря.

«Визуально горизонт чист. Безоблачно, солнце, море 1-2 балла. Боцман, всплывай! Продуть среднюю. Поднять выдвижные: РЛС, ВАН».

Черный, блестящий корпус ракетоносца выныривает с глубины.

«Товарищ командир! Продута средняя, глубина - 3 метра. Подняты выдвижные. Пущена воздуходувка на продувание главного балласта».

Легко отдраиваю верхний рубочный люк, кувалда не потребовалась. Воздух, остро пропитанный морской водой и запахом водорослей, ударяет в грудь. Невольно глубоко вдыхаю этот свежий прохладный воздух, голова кружится, но преодолеваю секундную слабость и выскакиваю на мостик. За мной все остальные. Каждый вооружает свое хозяйство: рулевой-сигнальщик устанавливает флагшток с Военно-морским флагом, электрик подключает к герметичному разъему прожектор, старпом проверяет  громкоговорящую связь «мостик-ЦП».

«Готово радио о всплытии к передаче», - докладывают радисты, когда радиоантенна обсохла и изоляция в норме. «Передать радио о всплытии», - старпом репетует мою команду радистам.

Штурман вскрывает герметичную тумбу с репитером, устанавливает пеленгатор. Радуется, что в тумбе воды нет – значит, весь поход она была герметична, и репитер гирокомпаса готов к работе.

Продут главный балласт. На РДО получена квитанция.

Средним ходом следуем в Кольский залив. Надо прийти в базу не раньше и не позже, а в назначенное время. Поочередно личный состав поднимается на мостик. Но через некоторое время он оказывается забит до отказа свободными от вахты, дышащими и курящими. Из-под мостика дым валит, как из трубы парохода. Военврач гонит с мостика вылезших без ватника, в одном костюме. Вмешивается старпом: удаляет с мостика покуривших и легко одетых. После длительного пребывания в замкнутой атмосфере прочного корпуса резкое изменение среды обитания приводит к осложнениям. Если к отсечному подводному климату подводник привыкал постепенно, то со всплытием ПЛ в надводное положение, резко начиналась перестройка его организма к функционированию в стандартных наземных условиях  существования. Началась ломка организма «наоборот». Все были бодры, жизнерадостны, но возбуждены и чувствовали себя болезненно. Когда напряжение спало, то потянуло на сон. Вечером с приходом в базу доктор докладывал: «2 человека заболели воспалением легких; у 3-х – распиратурное осложнение; у 7 человек кожные болезни – фурункулы, подкожные внутренние нарывы. С зубной болью и аппендицитом никто не выявлен».

С подходом к Кольскому заливу у поста НиС на острове Торос запросили разрешение на вход в базу. Отмигал прожектор с поста НиС. «Записать в вахтенный журнал: получено «добро» на вход в базу».

 На подходе к боновым воротам нас встречают буксиры. На одном из них  - заместитель командира дивизии, поздравляет с благополучным возвращением в родную базу.

Океанская волна вырвала на корпусе ПЛ несколько листов облицовочной резины и на кормовой палубе три лючка с решетками. Это доложили швартовные команды, когда вышли на палубу.

Подходим к пирсу. Буксиры поджимают корпус ПЛ. Подаем швартовные концы на пирс. На пирсе встречает командир дивизии. Подали сходню. Смирно! Докладываю командиру дивизии о выполнении боевой задачи, о замечаниях... Вольно!

    С этого момента начинаются береговые «отчетные» будни. Слава богу, что нам не приготовили никаких сюрпризов: не спланировали выходы в море на учения или обеспечение.

Старпом на ракетной палубе построил экипаж (свободных от вахты). Командир дивизии поздравил личный состав ПЛ с успешным выполнением задачи БС.  Поставил задачу перед личным составом: подготовить подводную лодку к передаче второму экипажу, составить ремонтные ведомости, и отправится в отпуск. Это очень хорошие вести. Как говорят на флоте, если  не наказывают, то это уже поощрение. Поэтому, и в мыслях ни у кого не было, ожидать каких-то поощрений и наград. Пока комдив говорил поздравительные речи на ракетную палубу подняли поднос с жареным поросенком, правда, уже значительно охлажденным, которого комдив и вручил экипажу. С роспуском строя поросенка утащили в кают-компанию личного состава, где им и закусили, подняв стаканы  с сухим  вином  за успешное окончание автономного похода.

К первому мая по разнарядке на дивизию поступили правительственные награды. Один орден выделили и на нашу подводную лодку  - командование дивизии представило к нему командира ПЛ.

Вручали ордена на торжественном собрании в ДОФе. В ответном слове я выразил благодарность партии и правительству, заверил в преданности Родине!

«Почему вы не поблагодарили лично Леонида Ильича Брежнева за награждение высоким орденом?» - после собрания подлетел ко мне один из партийных организаторов наградного мероприятия.

Я, право, остолбенел! В течение секунды тупо удивлялся его вопросу и, вообще, откуда вопроситель взялся и кто он такой?

Пауза прошла, я нашелся... К его изумлению выдал добавление к своей благодарственной речи прямо ему в лицо: «Я специально не стал этого делать, чтобы предоставить вам и вашим коллегам возможность и удовольствие... поблагодарить лично Леонида Ильича Брежнева за отеческую заботу... А то как же вы будете жить без этого...»

В начале мая подошла моя очередь на покупку «Жигуленка». Права на вождение автомобиля у меня были, поэтому началась пора освоения новой автомашины.

В конце мая начался отпуск. После отпуска снова служба: приняли лодку от второго экипажа, начались выходы в море на учения и ракетные стрельбы.  В октябре сдал дела старпому, со дня на день ждали приказа о его назначении командиром РПКСН. Мне же предстояла годичная учеба на курсах при Военно-морской Академии.

 В начале октября на Кольском полуострове выпал мокрый снег, но он еще не лег на землю плотным покровом. «Жигуленок» месил снежную кашу по дороге до Кандалакши. Дальше снега не было, и он понес меня, жену, сына и кота Фому по сухому шоссе в Ленинград.

После учебы я еще пять лет продолжал службу на севере.

 

Эпилог.

 

«Есть три вида пишущих людей. Одни начинают писать после того, как нечто поймут. Другие пишут и в процессе писания начинают нечто понимать. Третьи должны написать книгу, чтобы, наконец, понять то, о чем они писали».

К какому виду пишущих людей отнести себя? На этот вопрос отвечу так.

Совершить «подвиг» - написать книгу, заставил меня горький смысл слов «Помни войну!» Я запомнил эту священную фразу на всю жизнь, когда прочитал ее впервые на скале, начертанной крупными буквами, в бухте Линахамари, куда в 1959 году вошел миноносец, на котором я проходил стажировку мичманом-выпускником Высшего Военно-морского училища имени М.В.Фрунзе.

Помни войну, читатель!

Помни  павших в войну моряков; помни подводников, погибших в мирные дни!

Во здравие всех моряков, несущих службу во имя предостережения «Помни войну!»

Более 30 лет на Северном флоте фраза-предостережение «Помни войну!» - адмирала русского флота С.О.Макарова, определяла смысл моей подводной службы.

 

1998 г.